Уже давно в литературных кругах ходит идея, что Н. С. Гумилёв был первым панком на Руси. Конечно, если не считать Бориса Савинкова, руководителя Боевой организации эсеров, погрузившего Россию в бездну террористический хаоса. Примерно то же самое говорит Лимонов в рассказе «Первый панк (Обыкновенные инциденты)».
«Гумилев — экзотический в России поэт, настоящий панк. Наверное, даже первый на контркультурном Парнасе. Ну и разумеется, он весь пропитан Мировой Историей. Это высококультурный поэт. Его мысли высоки. Есенин - поэт для народа, но оперирует он тремя цветами (зеленый, белый и черный). Савинков, который мог бы посоревноваться с Гумилевым, прошу прощения за пошлость, в вопросе кто больше панк — оперирует красным, коричневым и белым. А у Гумилева — целая палитра, тканная из истории, географии, естественных наук, путешествий, экзотики, и, конечно, все это закутано в неприятие буржуазности, которое в клубе СиБиДжиБи оформится целым музыкальным направлением».
Дальше он пересказывает свой разговор с Гинзбергом, который открыто признавал, что все эти оусом гайз из тусовки выросли на сборнике «Путь конквистадоров». Скорее всего, этот разговор вряд ли бы мог состояться. Он приводит его, скорее для того, чтобы доказать правоту своей непогрешимой интуиции. Очевидно, что это мнение насчет Гумилева он перенял из эмигрантской газеты «Новое русское слово».
Хоть и доподлинно установить кто из двух русских поэтов впервые запанковал вряд ли получится, мы апеллируем к авторитету. Роясь в источниках контркультурной истории, я обнаружил следующую цитату Бориса Усова из «Соломенных Енотов»:
И если уж мэтр приводит Гумилева как эталонного, даже «духовного» панка, отметив его среди прочих, значит, договариваем за Борей: Савинков с его позицией социалиста-революционера слишком попс.
Одним аргументом в таком щепетильном вопросе не ограничиться, поэтому мы обращаемся к биографии Гумилева. При всей своей незаурядной уродливости, о которой сообщают его современники, и слабом здоровье главред «Гиперборея» выбирал, как сказал бы второй по популярности омич, путь наибольшего сопротивления.
Гумилёв зачем-то впервые перевел на русский «Эпос о Гильгамеше». Возможно соревновался с Шилейко, к которому от него уйдет урождённая Горенко. Резвился на богом забытом Черном континенте. Стрелял в воздух на последней «литературной» дуэли с Волошиным. Ушел за ленточку во время Великой войны, хотя был освобожден от воинской повинности. В итоге, к справке об астигматизме добавились два георгиевских креста. А в 1918 в отличие от спасавшихся коллег, вернулся в Россию из Франции. Подобные казусы можно перечислять долго, но приведу свой любимый:
Осенью 1919 года во вторую годовщину октября Гумилев с Одоевцевой выходят в народ, одевшись как бы на английский манер, и представляются членами лейбористской партии. Они развлекают публику, лыбятся корреспондентам «Красной газеты» и поют наспех выдуманный перевод Интернационала. Развлекать рабочий люд в будущей стране Советов они могли только в условиях конспирации, а развлекать себя Гумилев мог только находясь на грани.
И вот, в роковой 1921 год по делу о контрреволюционном заговоре Гумилев был казнён. К слову, в 1991 дело признали сфабрикованным. Но зная, что Гумилёв был первым панком на Руси, мы не можем не признать его заслуги подпольщика и белого террориста. А теперь передаём слово чекисту:
«Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж – свалял дурака. Не лез бы в контру шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны».