«В стародавние времена не было змей,
Не было скорпионов,
Не было гиен и не было львов,
Не было ни диких собак, ни волков,
Не было ни страха, ни ужаса,
И человек не имел врагов». © «История начинается в Шумере» Сэмюэл Крамер
Однако, вскоре этой эпохе приходит конец, но отнюдь не по вине человека, а исключительно из-за соперничества богов. Дальше «хронология мифического времени» золотых веков не фиксировала. Однако, периодически весь род человеческий смывало Всемирным потопом, после чего, конечно же, он снова заселял месопотамские земли. У скандинавов обе эдды повествуют о смерти Бальдра, последующим за ней хаосом и Рагнареком. «Сумерки богов» — конец Мира, за которым снова следует его возрождение. В индийских «Махабхарате» и «Рамаяне» уже более подробно говорится о циклах, так называемых югах, которые вечно сменяют друг друга, а за золотым веком обязательно последует век «черный» — век раздора и распрей. Не было скорпионов,
Не было гиен и не было львов,
Не было ни диких собак, ни волков,
Не было ни страха, ни ужаса,
И человек не имел врагов». © «История начинается в Шумере» Сэмюэл Крамер
Подобные сюжеты мы можем встретить и во многих других культурах, категорию «конца времен» у которых мы не можем зафиксировать. Циклы, конечно, ведут к упадку, но все же внушают оптимизм. Ужасное «сегодня» означает и прекрасное «завтра», посредством возвращения к Золотому веку. Но как быть, если мы живем в последние времена?
В христианском мире главенствует иная интерпретация хода истории — от точки А к точке Б. И здесь точка Б — не следующая фаза бесконечного процесса, а конец Времен в изложении Иоанна Богослова.
И раз уж волей-неволей мы приняли правила игры, в которой «история» точно кончается, наше положение решительно требует от нас и подлинной мужественности, и глубокого понимания христианской эсхатологии. Во-первых, мужество — одна из добродетелей по Платону, благодаря которой можно избавиться не только от нависшего над нашей эпохой страхом смерти, но и от ужасов, описанных в Откровении. Во-вторых, благодаря пониманию Откровения мы не только узнаем наше ужасное будущее «в лицо», но и избавимся от тревоги перед каждодневным апокалиптическим воплем. Читатель, впервые ознакомившийся с текстом Откровения, скорее всего, ничего кроме непонимания и крайнего удивления не извлечет, но чтобы нам стало хоть чуточку понятней, можно обратиться к боговдохновенным работам Жана Дюве и Дюрера.
Крайне занятно, что обе работы были созданы в критические моменты истории. Дюрер создает серию гравюр в преддверии конца столетия, к 1498 году, а Дюве — во время французских войн католиков и протестантов, которые пришлись на 1562-1698 годы. Надо сказать, это добавило злободневности его картинам. Оба издания снабжены текстом Откровения, что позволит добиться синхронности восприятия фрагмента Священного писания с иллюстрациями к нему.
Как уже говорилось выше, сам по себе текст Откровения чрезвычайно сложный для неподготовленного читателя. Помимо прочтения Ветхого и Нового завета перед человеком, который обратился к тексту Иоанна Богослова, также стоит задача прочтения и интерпретации символов, изобилующих в Апокалипсисе. Без должного опыта изучения библеистики и знания греческого языка понять текст представляется крайне сложной задачей. Именно поэтому и следует обратиться к разъяснениям архимандрита.
Ианнуарий Ивлиев предлагает нам не толкование образов и символов, которые соответствовали бы сегодняшним апокалиптическим страхам, но изучение контекста формирования этой части Библии, который включает в себя конкретную церковную, политическую и духовную ситуацию I века нашей эры в Римской империи. Последняя книга Библии, говорит архимандрит Ианнурий, дана нам, чтобы пробуждать наше воображение и взывать к мудрому духовному истолкованию.
Из текста следует, что спастись можно и без прочтения Апокалипсиса, и ничего принципиально нового он нам не сообщает. Но, отказавшись от него, мы точно лишим себя обилия образов и символов, в которых заключена красота и святость христианской мысли.
Как говорилось выше, помимо понимания Конца, необходимо мужество для его принятия. Мужество это, по мнению некоторых, не заключается лишь в стоическом отношении к грядущим катастрофам, оно также может быть раскрыто посредством превозмогания и победы над «последним врагом», то есть над смертью.
Конечно, жизнь вечная — основной тезис христианского учения, однако русские космисты тезис о победе над смертью восприняли в лоб.
Отец русского космизма, Николай Федоров, радикально переосмыслил православие, отклонившись от догм, он привнес в учение Христа коперниканский переворот и космическую перспективу. Федоров считал себя глубоко верующим христианином и грядущее бессмертие нового человека видел в освоении всего космического пространства. «Человек, — говорит Федоров, — та сила, которая противостоит разрушению и тепловой смерти Вселенной, которая неизбежно наступит, если человек откажется от своей роли проводника Божественных Энергий в тварный мир».
Федорову рукоплескал интеллектуальный бомонд: Достоевский, Толстой, Соловьев и многие другие. А космизм оказал влияние на знаменитую софиологию, которая знаменовала русский гностический ренессанс. «Философия общего дела» поражала советских поэтов-футуристов, ну а биокосмист Святогор и вовсе появился благодаря учению Федорова.
Если у Федорова и компании была еще последняя надежда, за ними еще оставалась вера в Космос, то уже их «ученик» Хлебников четко обрисовал будущее в стихотворении «Бог ХХ-го века».
И если все-таки допустить мысль, что семь ангелов вострубят, а земля разверзнется в любой ближайший момент, то причину этого точно следует искать у Жирара в «Завершить Клаузевица».
По мнению Жирара, в основе желания, которое далее служит причиной соперничества и войн, лежит подражание (мимезис). Жирар и его коллега Шантр перечитывают неоконченный трактат военного теоретика Клаузевица «О войне» и пытаются довести его мысль до конца, найти в себе мужество, чтобы за Клаузевица развить его утверждение о радикализации применения насилия.
В век всеобщей мобилизации и тотальной войны нет ничего, что бы удерживало участников конфликта от истребления всего живого. Технологический прогресс и «демократизация» армии ускоряют до предела механизм взаимного уничтожения, не взирая на политические выгоды. Военные машины работают на максимальных мощностях, капитуляции недостаточно, акт насилия длится до последней жертвы.
Любой военный конфликт определенно точно заканчивается Победой, которая автору представляется «достоянием слабых». И в этой бесконечной череде кровавых бань, сменяющихся с пугающей регулярностью, единственное что нас может спасти — отказ от миметичности, обособленность и дистанция. А покуда дистанция значит лишь расстояние между двумя частями войск, мир будет захлебываться от вереницы кровопролитий.
Лишь Христос, отдающий себя на заклание, останавливает жираровский механизм подражания, второе пришествие знаменует конец череды кровопролитий, а с ним же и начало Великого суда: «Он будет судить вселенную по правде, совершит суд над народами по правоте».
В христианском мире, в котором как только так сразу все ждут или даже требуют Конца, возможность на своем веку застать то, как трубит архангел, и разверзается земля — наивысшая из возможных почестей.
Мы живем в мире, обреченном на Конец. И если Апокалипсис наступит сегодня или завтра, то самая жизнеутверждающая позиция — эсхатологический оптимизм.
Книги по теме
